Неточные совпадения
— В том-то и дело, что есть. Зять делал выправки: говорит, будто и след простыл, но ведь он человек
военный: мастер притопывать шпорой, а если бы похлопотать по
судам…
Но дело в том, что я намерен это следить не формальным следованьем по бумагам, а
военным быстрым
судом, как в
военное <время>, и надеюсь, что государь мне даст это право, когда я изложу все это дело.
Не о корысти и
военном прибытке теперь думали они, не о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорогого оружия, шитых кафтанов и черкесских коней; но загадалися они — как орлы, севшие на вершинах обрывистых, высоких гор, с которых далеко видно расстилающееся беспредельно море, усыпанное, как мелкими птицами, галерами, кораблями и всякими
судами, огражденное по сторонам чуть видными тонкими поморьями, с прибрежными, как мошки, городами и склонившимися, как мелкая травка, лесами.
Китайские пираты с этими же горшками нападают на купеческие, даже на
военные,
суда.
Ни на одной
военной верфи не строят больших парусных
судов; даже старые переделываются на паровые. При нас в портсмутском адмиралтействе розняли уже совсем готовый корабль пополам и вставили паровую машину.
Изредка нарушалось однообразие неожиданным развлечением. Вбежит иногда в капитанскую каюту вахтенный и тревожно скажет: «Купец наваливается, ваше высокоблагородие!» Книги, обед — все бросается, бегут наверх; я туда же. В самом деле, купеческое
судно, называемое в море коротко купец, для отличия от
военного, сбитое течением или от неуменья править, так и ломит, или на нос, или на корму, того и гляди стукнется, повредит как-нибудь утлегарь, поломает реи — и не перечтешь, сколько наделает вреда себе и другим.
—
Военные джонки и европейские
суда.
Долго не подозревали, откуда они берут
военные припасы; да однажды, на пути от одного из портов, взорвало несколько ящиков с порохом, который везли вместе с прочими товарами к кафрам — с английских же
судов!
Баба ездил почти постоянно и всякий раз привозил с собой какого-нибудь нового баниоса, вероятно приятеля, желавшего посмотреть большое
судно, четырехаршинные пушки, ядра, с человеческую голову величиной, послушать музыку и посмотреть ученье,
военные тревоги, беганье по вантам и маневры с парусами.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем английский
военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с
судном, где-то в Новой Зеландии.
Недалеко от нас стояли французский
военный пароход «Сolbert» и несколько купеческих
судов. «А Манилы все-таки не видать!» — сказал я.
Им отвечали, что гораздо удобнее лодкам обойти
судно, нежели
судну, особенно
военному, переходить с места на место.
Дожидаться ответа на рапорт, пока он придет в Россию, пока оттуда вышлют другое
судно, чего в
военное время и нельзя было сделать, — значит нести все тягости какого-то плена.
Так как мы могли встретить ее или французские
суда в море, — и, может быть, уже с известиями об открытии
военных действий, — то у нас готовились к этой встрече и приводили фрегат в боевое положение. Капитан поговаривал о том, что в случае одоления превосходными неприятельскими силами необходимо-де поджечь пороховую камеру и взорваться.
Не дети ли, когда думали, что им довольно только не хотеть, так их и не тронут, не пойдут к ним даже и тогда, если они претерпевших кораблекрушение и брошенных на их берега иностранцев будут сажать в плен, купеческие
суда гонять прочь, а
военные учтиво просить уйти и не приходить?
Нынче на
суде она не узнала его не столько потому, что, когда она видела его в последний раз, он был
военный, без бороды, с маленькими усиками и хотя и короткими, но густыми вьющимися волосами, а теперь был старообразный человек, с бородою, сколько потому, что она никогда не думала о нем.
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного
суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена
суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с
военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
Во время крымской кампании несколько английских
судов преследовали русский
военный корабль.
Исправник донес Тюфяеву. Тюфяев послал
военную экзекуцию под начальством вятского полицмейстера. Тот приехал, схватил несколько человек, пересек их, усмирил волость, взял деньги, предал виновных уголовному
суду и неделю говорил хриплым языком от крику. Несколько человек были наказаны плетьми и сосланы на поселенье.
Замечательно, что Киселев проезжал по Козьмодемьянску во время
суда. Можно было бы, кажется, завернуть в
военную комиссию или позвать к себе майора.
…Такие слезы текли по моим щекам, когда герой Чичероваккио в Колизее, освещенном последними лучами заходящего солнца, отдавал восставшему и вооружившемуся народу римскому отрока-сына за несколько месяцев перед тем, как они оба пали, расстрелянные без
суда военными палачами венчанного мальчишки!
Повторяю: я и теперь не знаю, стояла ли подпись отца на приговоре военно —
судной комиссии, или это был полевой
суд из одних
военных. Никто не говорил об этом и никто не считал это важным. «Закон был ясен»…
Теперешние карты неудовлетворительны, что видно хотя бы из того, что
суда,
военные и коммерческие, часто садятся на мель и на камни, гораздо чаще, чем об этом пишут в газетах.
В начале сентября он, наконец, признался ей, что растратил казенные деньги, большие, что-то около трех тысяч, и что его дней через пять будут ревизовать, и ему, Дилекторскому, грозит позор,
суд и, наконец, каторжные работы.. Тут гражданин чиновник
военного ведомства зарыдал, схватившись за голову, и воскликнул...
Где богатая женитьба на любимой прекрасной девушке, где холостая, прокуренная жизнь одинокого армейца, где несчастливая дуэль, где принудительный выход из полка по решению офицерского
суда чести, где великие героические подвиги на театре
военных действий.
Кривцов был отставлен, а затем за злоупотребления предан
суду.] приехал сам в кордегардию, [Кордегардия — помещение для
военного караула (от фр. corps de garde).] которая была у самых наших ворот, присутствовать при наказании.
У нас в остроге, в
военном разряде, был один арестант, из солдатиков, не лишенный прав состояния, присланный года на два в острог по
суду, страшный фанфарон и замечательный трус.
Происходит
суд, и молодого человека приговаривают к заключению в
военной тюрьме на два года.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в
суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в
военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Но что делать с людьми, которые не проповедуют ни революции, ни каких-либо особенных религиозных догматов, а только потому, что они не желают делать никому зла, отказываются от присяги, уплаты податей, участия в
суде, от
военной службы, от таких обязанностей, на которых зиждется всё устройство государства?
Но другой вопрос, о том, имеют ли право отказаться от
военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в
судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или
суду.
Попробуй только перестать, будучи правителем или чиновником, лгать, подличать, участвовать в насилиях, казнях; будучи священником, перестать обманывать; будучи
военным, перестать убивать; будучи землевладельцем, фабрикантом, перестать защищать свою собственность
судами и насилиями, и ты тотчас лишишься того положения, которое, ты говоришь, навязано тебе и которым ты будто бы тяготишься.
Что, казалось бы, важного в таких явлениях, как отказы нескольких десятков шальных, как их называют, людей, которые не хотят присягать правительству, не хотят платить подати, участвовать в
суде и в
военной службе?
— Да разве есть что-нибудь невозможного для
военного человека? Конечно, если догадаются, что вы не то, чем хотите казаться, так вас, без всякого
суда, расстреляют. Впрочем, этого бояться нечего: надобно только быть сметливу, не терять головы и уметь пользоваться всяким удобным случаем.
Флота,
военного или торгового, не было вовсе; не было даже порядочных
судов и кормщиков, которые бы умели перевозить по рекам.
Во всем городе не было ничего великолепного, кроме Невы, не украшенной еще гранитною рамою, но уже покрытой
военными и торговыми
судами.
Рыбаки делали предположения. Многие из них плавали раньше на
судах коммерческого, а чаще
военного флота.
— Молчите! — крикнула Стелла, расхаживая по комнате. — А вооруженные
суда…
военные?
Надобно видеть русского крестьянина перед
судом, чтобы вполне понять его положение, надобно видеть его убитое лицо, его пугливый, испытующий взор, чтобы понять, что это военнопленный перед
военным советом, путник перед шайкою разбойников. С первого взгляда заметно, что жертва не имеет ни малейшего доверия к этим враждебным, безжалостным, ненасытным грабителям, которые допрашивают, терзают и обирают его. Он знает, что если у него есть деньги, то он будет прав, если нет — виноват.
— Не без того-с… привычка: сначала, когда поступил, так очень было дико; только что вышел из
военной службы, никого, ничего не знаю; первое время над бумагами покорпел, а тут, как поогляделся, так понял, что, сидя в
суде, многого, не сделаешь, и марш в уезд, да с тех пор все и езжу.
Жизнь людей нашего мира сложилась так, что наибольшее вознаграждение получается за самый вредный труд: за службу в полиции, в войске, в
судах, в банках, за газетную, типографскую работу, за работу в
военных складах, в кондитерских, табачных фабриках, аптеках, банках, за торговые дела, за писательство, за музыку и т. п., и наименьшее за земледельческие работы.
Трудно найти в наше время человека, который за самые большие выгоды, деньги или даже для того, чтобы избавиться от самой большой беды, решился бы убить беззащитного человека. А между тем при смертных казнях самые кроткие, миролюбивые люди признают необходимость убийства людей и участвуют в них составлением законов,
судами,
военной службой. Отчего это? Оттого, что люди эти подпали суеверию о том, что одни люди могут распоряжаться жизнями других людей.
Плавно раскачиваясь по океанской волне, громадной и в то же время необыкновенно спокойной, равномерно и правильно поднимающей и опускающей
судно, «Коршун» взял курс на Брест. Там корвет должен был пополнить запас провизии и в лице этого
военного порта надолго распроститься с Европой.
Еще не совсем готовый к выходу в море, «Коршун» стоял не на рейде, а в
военной гавани, ошвартовленный [Ошвартоваться — привязаться к берегу или другому
судну швартовами — толстыми веревками.], у стенки, у «Купеческих ворот», соединяющих гавань с малым кронштадтским рейдом.
Только что «Коршун», отсалютовав английскому флагу, успел бросить якорь на великолепном рейде, полном
военных и коммерческих
судов и китайских неуклюжих джонок, и стать против живописно расположенного по склону высокой горы Гонконга, сияющего под лучами солнца своими роскошными постройками и купами зелени, как со всех сторон корвет был осажден «шампуньками» — большими и малыми китайскими лодками, необыкновенно ловко управляемыми одним гребцом, вертящим веслом у кормы.
Большой рейд был мало оживлен, и
судов на нем стояло немного: не особенно красивый парусный
военный голландский фрегат под контр-адмиральским флагом, три паровые канонерские лодки да с десяток купеческих
судов — вот и все.
Гроссевич был предан
суду и отправлен в Иркутск, а оттуда после следствия препровожден в Николаевский
военный госпиталь для испытания его умственных способностей.
Какого же
суда можно было ждать от
военного трибунала, приговорившего троих вожаков Коммуны к расстрелу?
Было довольно неудовольствий по поводу обидного обращения господ
военных с циническим элементом, но все это до
судов не доходило,
военные люди тогда свободно угнетали «аршинников, хамов и штафирок».
И видел он себя под уголовным
судом, потом за железной решеткой, иногда проходящего по городу для допросов, в сопровождении
военного конвоя, под перекрестным огнем взглядов, исполненных злобы и презрения.